ОБЗОРЩИКУ
Название: Все дороги
Автор: Санастезис Нёкл
Бета: Cordy Laer
Пейринг: Спок/Маккой (TOS)
Жанр: пре-слэш/броманс
Рейтинг: PG (R, если вы вулканец : )
Размер: миди (~ 15 000 слов)
Таймлайн: сразу после 1.25 The Devil in the Dark. Упоминаются события 1.16 The Galileo Seven, 1.20 Court Martial, 1.21 The Return of the Archons.
Саммари: после общения с хортой у Спока возникают неожиданные проблемы. Бравый доктор берётся их разрешить. И оказывается...
Дисклаймер: nihil habeo, nihil timeo
Примечание: вулкано-английский словарь, для любопытных.
~ 7 000 слов– Таким образом, доктор, я был прав относительно существования форм жизни на основе кремния.
Будь я проклят, подумал Маккой, если этот гоблин не лучится самодовольством. Он неразборчиво пробурчал что-то, не желая вступать в перепалку на голодный желудок, и раздраженно бросил:
– Уснули, мистер Спок? Заказывайте уже вашу траву.
Столовая была пуста. Все, кто завершил смену, давно спали. Осталась только последняя десантная группа, и Маккой с лёгким злорадством подумал, что Кирк до сих пор пишет отчёты. Назвался капитаном – залезай в бюрократию.
Спок повернулся к репликатору и вставил пищевую карточку.
– Тёплый гравий и подливку из платины.
Компьютер пикнул, оповещая, что такого блюда нет в меню. Прежде чем Маккой успел что-то сказать, вулканец быстро поправился.
– Тушёные овощи.
– Кое-кто слишком долго пробыл под землёй, – фыркнул Маккой.
Спок пропустил это замечание мимо ушей. Они поужинали в молчании и разошлись по своим каютам.
***
У Маккоя была полезная, по его мнению, привычка – внимательно наблюдать за некоторыми членами экипажа. А именно, за теми, кто входил в «группу риска» из-за своего упрямства и предпочтения терпеть до последнего. Лидером списка был один остроухий гоблин, которому, конечно же, мелкий физический дискомфорт, например, сквозное ранение или, там, топор в голове, не мешает заниматься прямыми обязанностями. Поэтому заметив, что Спок слегка прихрамывает на правую ногу, Маккой не почувствовал даже раздражения. Скорее некоторую обречённость и усталость, представив, как будет уговаривать вулканца на медосмотр.
– Спок, – тёмный угол оранжереи подходил как нельзя удачнее, – вы хромаете.
– Вы ошибаетесь, доктор.
– Я это вижу, как я могу ошибаться?
– Вы полагаете, что осведомлены о моём состоянии лучше меня?
Маккой скрипнул зубами.
– Если я ошибаюсь, то тебе ничего не стоит позволить мне просканировать твоё бедро.
– У меня нет времени.
– Это займёт три минуты.
– Доктор.
– Я могу пойти к Джиму, – вытащил последний козырь Маккой. – И тогда
тебе придётся пройти полный осмотр.
– Полагаю, это называется «шантаж»?
– За кого ты меня принимаешь? Я скромный сельский врач, а не русский мафиози. А теперь замри.
Спок опалил его тёмным взглядом, но вытянулся и замер. Сканер собрал информацию и выдал результат. Никаких повреждений.
– Итак, я свободен?
– Всё в норме, - Маккой нахмурился.
– Я же говорил, что вы ошибаетесь.
Маккой разозлился и открыл рот, чтобы обвинить вулканца в том, что тот мухлюет, а также сообщить, как это низко, аморально, по-детски и глупо, в конце концов, но Спок развернулся и пошел к выходу. Прихрамывая на правую ногу.
***
Опыт корабельного врача как вкус хорошего скотча: с возрастом только богаче. Или, как говорил старый профессор в мединституте: если анамнез не идёт к врачу, значит, врач идёт к анамнезу. Как ни удивительно, но обычные слухи тоже могут послужить неплохим источником для первичной оценки состояния.
– Вы заметили, – прошептала энсин Клэренс своей подруге Розане. «Прошептала», впрочем, сильное слово для этой громкоголосой девушки. – Мистер Спок работает уже пятую смену. Без перерыва! – драматично добавила она и Розана ахнула, прикрыв ладошкой рот. – И куда смотрит капитан? – Розана горячо закивала головой. – Но что поделать, он и сам так занят. Даже я, – это Клэренс произнесла с непередаваемой ноткой самолюбования, – не сразу заметила, если бы энсин Чоп не поделился со мной, что уже которую ночь сталкивается с мистером Споком в лаборатории. А доктор Маккой? Он совсем забыл о своих обязанностях? – Розана гневно вздохнула.
Маккой поперхнулся чаем, сидя за их спинами. Его так и подмывало выбраться из-за своего укрытия в виде широкой спины энсина Чоп и пойти разбираться, кто тут имеет претензии к качеству его работы.
«Ну, Спок, ну гоблин упёртый, ты у меня ещё попляшешь». Маккой звякнул стаканом о стол и вылетел из комнаты отдыха.
***
Тук-тук-тук, тук-тук, ТУК!
Этот стук Кирк знал прекрасно. Этот стук вызывал у него неистребимое и почти животное желание залезть в шкаф и сделать вид, что его здесь нет, никогда не было и никогда не будет. Этот стук означал, что кто-то не желает стоять спокойно, пока Маккой причиняет добро, и он, Маккой, этим очень недоволен.
Тук-тук-тук, тук-тук, ТУК!
Кирк с сожалением отложил последний роман Анга`Бых`Дых, одного из самых популярных современных фантастов, и обречённо крикнул:
– Войдите!
– Спок! – тут же заявил Боунс.
– Нет, его каюта дальше.
– С ним что-то не так!
– Какая свежая новость, – пробормотал Джим, потом громче добавил: – Что именно? У тебя есть доказательства? Ты с ним говорил? Что он об этом думает?
– Конечно, он всё отрицает и настаивает, что здоров как бык.
– И ты с ним не согласен?
– Чёрта с два он здоров! Он не спит, много работает, мало ест, прихрамывает, а вчера он вырвал у Скотти из рук кремниевую прокладку с таким видом, будто тот собирался зарезать младенца!
– Наверняка для всего этого есть логичное, – Кирк едва скривился, а Маккой откровенно поморщился, – объяснение.
– Есть. Он болен. И мне нужен приказ о его госпитализации.
Перед глазами Кирка тут же предстала картина: Спок читает приказ, брови его медленно ползут вверх, он откладывает блокнот и тоном собаки, которую собираются выкинуть под дождь, произносит «как прикажете, капитан».
– Послушай меня, Джим, – Маккой навис над Кирком, уперев руки в стол. –
Он ведёт себя необычно, даже для него. Послушай, _действительно_ необычно. Не обязательно, что он болен, хотя я не исключаю, что он подхватил какую-нибудь заразу на Яснусе Шесть, но что-то с ним происходит. Разве не лучше перестраховаться, чем рисковать таким замечательным старшим помощником?
Кирк бросил на него взгляд «не думай, что я идиот, который не разгадал твой коварный план» и вздохнул. План, может быть, и коварен, но несёт разумное зерно. Он и сам стал замечать небольшие странности за Споком. Тот никогда не был фанатом тактильного контакта, но последнее время шарахался, если подойти ближе, чем на полметра. Часто застывал со взглядом, устремлённым внутрь себя, или в странной позе, будто у него нестерпимо болела голова, но он стремился это скрыть. Остро реагировал на яркий свет, иной раз отшатываясь от лампочек научной станции или прикрывая их рукой, когда думал, что никто не видит.
– Хорошо, – Маккой довольно заулыбался, – но один раз. Если с первого раза ничего не найдёшь, то ты не будешь пытаться запереть его в герметичном боксе и проводить исследования до конца жизни.
– Будь спокоен. На молекулы разберу, но вытяну из него, в чём дело.
– Этого-то я и боюсь, – сказал Кирк, открывая чистый бланк.
***
Удары судьбы, к которым, без сомнения, Спок относил доктора Маккоя, он принимал с положенным вулканцам стоицизмом. А трещина на падде – простая неосторожность, мало ли.
– Когда вы желаете приступить к исполнению этого приказа? – видно было, что в последний момент слово «казнь» заменили более приличествующим словом.
– Как можно скорее. – Маккой улыбнулся с видом охотника, подбирающегося к ничего не замечающей жертве.
– Как вам будет угодно, – произнёс Спок, направляясь в сторону лифта, – но вы ничего не найдёте.
– Посмотрим.
Полный медицинский осмотр состоял из около 136 различных процедур для всесторонней и точной оценки не только физического, но также эмоционального и психического состояния. Как все из них можно было провести, не выявив отклонений, кроме повышенного содержания миелина, не укладывалось у Маккоя в голове. Он открывал файл с результатами и просматривал их снова и снова, и снова, и снова, так что через пару часов он практически выучил их наизусть. И несмотря на всё это, шестое чувство, инстинкт врача, чутьё, что угодно, говорило ему: что-то не так! У него перед глазами была отчётливая картина ряда симптомов, но никакой причины, которая могла их вызвать. Поэтому он настроился решительно поговорить с тем единственным, кто знал, что происходит.
В каюте Спока было намного темнее и холоднее, чем обычно.
– Спок?
– Доктор.
Маккой повернул голову и с трудом разглядел силуэт на кровати.
– Вот всё это, – Маккой махнул рукой, – ты точно не сможешь объяснить.
– Почему я должен объяснять свои климатические предпочтения?
– Спок. – Доктор разом устал от всей этой беготни и игр в салки. Он врач, он просто хочет сделать своё дело. – Что с тобой?
Спок молчал достаточно долго, чтобы Маккой сделал нетвёрдый шаг вперёд, решив, что вулканец там, в темноте, просто помер.
– Вы ничем не можете мне помочь.
– Конечно, я даже не знаю, в каком направлении мне работать. Облегчи мне задачу, будь добр.
– Я предпочитаю…
– Ой да бога ради, чёрт тебя подери, просто скажи, гоблин ты остроухий. Ты не умрёшь, если поделишься со мной свой проблемой. Я же врач, в конце…
– Фантомные боли.
– …концов.
Пришла очередь Маккоя молчать.
– У меня есть несколько теорий, – сказал он, пожевывая губу, – но хотелось бы знать наверняка.
– Контакт с хортой был слишком… глубоким. Он оставил след, который вызывает фантомные боли.
– Где именно болит?
– Доктор, вы ничем не можете мне помочь.
– Мы ходим по кругу.
На пол брякнулся стул не замеченный в темноте. Добравшись до кровати, Маккой осторожно присел.
– Я перечислю симптомы, а ты меня поправишь? В конце концов, даже если я не могу тебе помочь, этот случай необходимо запротоколировать для будущих исследователей. Итак. Мигрень, светобоязнь, бессонница, плохой аппетит, боль в правой ноге – полагаю, что это примерно то место, куда вы ранили хорту, – повышенная чувствительность. Что я упустил?
– Беспокойство о потомстве. – Спок кашлянул, скрывая смущение.
– Беспокойство о потомстве. Прекрасно, – произнёс Маккой тоном Алисы, попавшей на безумное чаепитие. – Я удивлён, что в вулканской медицине нет решения для вашего случая.
– Вулканцы обычно не так часто практикуют майндмелд, особенно с представителями других рас.
– Но приказ капитана есть приказ капитана, – Маккой понимающе кивнул. – Посмотрим, что я смогу сделать. – Он поднялся.
– Доктор, – Маккой замер у двери, – я бы предпочёл, чтобы вы не сообщали об этом капитану.
– Я ещё помню клятву врача. Отдыхайте.
Библиотека на запрос «лечение фантомных болей» выдала сорок страниц ссылок. Маккой открыл чистый файл, заварил крепкий чай и сел за изучение, как в старые добрые времена мединститута. Ровно двенадцать страниц и три чашки чая спустя в лазарет заявился Кирк.
– Решил написать диссертацию по… – Кирк попытался заглянуть в монитор, но Маккой свернул окна. Капитан нахмурился.
– Секретное исследование?
– У девушек должны быть секреты.
– Судя по тому, что ты не вломился ко мне с криками о зеленокровом хобгоблине, всё прошло удачно? Как его состояние?
– Я не могу тебе сказать.
– Ты шутишь? – опешил Кирк.
– Нет. Врачебная тайна, слышал о таком?
– Боунс.
– Его состояние не критическое. – Маккой вздохнул. – Тяжелое, но не критическое. Больше тебе знать не положено.
Кирк поджал губы.
– Если что…
– Я тебе тут же сообщу. А теперь, капитан, будьте добры, не мешайте.
– Хорошо. – Кирк чуть нахмурился и ушел, мысленно поставив себе отметку и дав другу сутки.
Но всего через несколько часов в кабинет Маккоя ворвалась взбудораженная Чэпел и рассказала о Самом Невероятном Событии на Энтерпрайз за всё время их миссии, включая всесильных подростков, раздвоение капитана и путешествие во времени.
Мистер Спок ошибся в расчётах.
И это была не какая-то мизерная погрешность в одну сто миллиардную долю, а просчёт, достойный двоечника в начальной школе и едва не ставший причиной взрыва варп-ядра. Эксперимент по созданию межфазового двигателя требовал столь точной калибровки и подкатки, что ушло больше шести лет на создание прототипа, а затем ещё столько же на выбивание разрешения. Посвятивший этому проекту карьеру учёный с Варады, как только с него сбили пламя и стало известно, что аппарат безнадёжно уничтожен, разнесён фазовым резонансом, начал кричать, срываясь на визг, а затем сел и мелко раскачиваясь, заплакал. А когда…
На этом месте Маккой скрылся за дверями, по пути едва не сбив того самого учёного, которого привели в надежде на дозу успокоительного. Маккой добрался до каюты капитана за считанные секунды, но дверь никто не открыл. Он продолжал звонить, снова и снова, хотя не мог точно объяснить, почему так важно было вмешается в разговор, – выволочку, – которую сейчас, без сомнения, устраивал капитан своему первому помощнику. Не убьёт же он его? Маккой, правда, не был уверен, кто кого должен убить.
Наконец дверь отъехала в сторону, и Маккой чуть слышно выдохнул. Картина была до скуки обычной. Спок стоял навытяжку, словно учебный макет к вулканскому достоинству, и немигающе смотрел на стену позади Кирка.
– Может быть, – медленно произнёс Кирк, привалившись к столу, – кто-нибудь всё-таки соблаговолит объяснить мне, что именно происходит на моём корабле? – Голос его звучал не столько рассерженно, сколько устало, а во взгляде, которой он бросил на Спока, проскальзывало тщательно упрятанное беспокойство. – Я был бы крайне благодарен. Итак?
– Могу я поговорить со Споком?
– Нет, – рявкнул Кирк, оттолкнувшись от стола, и за несколько широких шагов оказался около Маккоя. – Я должен напомнить, что приказ капитана выше врачебной клятвы?
– Ни один устав, никогда, не будет выше моих личных нравственных принципов, один из которых…
– Тогда я буду вынужден…
– Доктор. – Спокойный тон Спока разом остудил людей. – Капитан.
Кирк прошелся по каюте, нервно потирая ладони.
– Доктор, в моей просьбе более нет необходимости. Капитана следует поставить в известность, так как, судя по некоторым признакам, моё состояние… прогрессирует.
– Прогрессирует? Куда дальше-то?
– Влияние, оказанное на меня контактом с хортой, разрушает мою личность, – медленно проговорил Спок, и Маккой неожиданно обратил внимание на крошечные паузы, которые тот делает перед словами, словно ему нужно время, что вспомнить их.
– Контакт с хортой?
Маккой потёр лоб, затем повернул к себе экран компьютера и попросил вывести на него нужный файл.
– Ты можешь подробнее описать, что чувствуешь? – спросил он, пока Кирк пробегал глазами скудную информацию.
– Доктор.
– Да плевать на слова, ты можешь сказать, что с тобой происходит? Что значит «разрушает личность»? Ты забываешь? Или считаешь себя кем-то другим?
– Я… – Спок надолго замолчал, – …не могу описать. Я словно не могу сосредоточиться.
– Но почему такое резкое ухудшение? Ещё несколько часов назад это были лишь «фантомные боли»!
– Я пытался медитировать, но, погрузившись в собственное сознание… Там есть нечто, не спрашивайте меня что, оно… пожирает.
Заминки в речи Спока становились длиннее от фразы к фразе, иногда, когда он поднимал глаза, в них на крошечную долю секунды мелькала растерянность, почти незаметная, если бы Маккой не привык к обычному спокойному взгляду вулканца.
– Нам надо на Вулкан, Джим. Если с их чёртовой ненормальной анатомией я ещё могу разобраться, то вправлять мозги хобгоблинам меня никто не учил.
– До Вулкана трое суток на максимальной скорости. Вы продержитесь столько?
– Полагаю, что у меня нет выбора.
– Что будет, если мы не успеем? – тихо спросил Кирк, ни к кому не обращаясь, точно зная, что ответа ни у кого из присутствующих нет.
***
– Но почему я?
Маккой очень постарался, чтобы вопрос прозвучал хотя бы вполовину не так обречённо, как он звучал у него в голове, но судя по тому, как мягко улыбнулся Кирк, у него ни черта не вышло.
– Потому что я – капитан и кто-то должен управлять кораблём эти три дня, – сказал Кирк, отводя взгляд, словно ему было стыдно за эти слова. Хотя почему «словно»? Ему действительно стыдно, подумал Маккой. Если бы не собственный страх, он бы сразу заметил удушающее бессилие, что, казалось, волнами исходило от его друга.
– Я должен выполнять свои обязанности, – горько и тихо произнёс он. – В этом чёртовом космосе никогда не знаешь, что может произойти.
– Это мои слова, Джим. – Маккой ободряюще похлопал его по плечу. Его собственное отчаянье слегка отступило перед сочувствием, но затем нахлынуло с новой силой. – Но почему именно я, дьявол вас раздери!
– Доктор. Капитан. Объяснил вам.
Маккой едва заметно вздрогнул от медленного, осипшего голоса, но тут же взял себя в руки.
В каюте было темно, лишь несколько свечей горело в витых, странной формы подсвечниках, – больше света Спок не мог вынести. Всё время, что он пробыл здесь, воздух плавно, но ощутимо, становился то холоднее, то теплее. Так программа контроля внутреннего климата пыталась найти подходящую температуру: вулканская физиология требовала больше тепла, но разум Спока утверждал, что ему невыносимо жарко и на самом деле ему нужен холод горных тоннелей. Но всё это были такие мелочи по сравнению с остальным.
После разговора у капитана, когда Энтерпрайз лёг на курс в систему Вулкан, Спок вернулся к себе. Маккой захватил несколько приборов и, преодолев слабое сопротивление, присоединился к нему, приготовившись наблюдать. Физические показатели были вполне стабильны, если не считать всё того же повышенного уровня миелина. Маккой настоял, что разговор позволит поддерживать сознание, как поступают при сотрясениях мозга, и хотя он понятия не имел, о чём можно поговорить с гоблином, – обычно их общение состояло из коротких и едких пикировок, – он приложил все усилия. Спустя какой-то час он готов был взвыть от количества информации о вулканской культуре, которое ему пришлось узнать. Он даже начал мысленно планировать небольшую книгу «Вулканцы для чайников», чтобы хоть немного отвлечь себя.
Он много и невпопад шутил, пытался отпускать привычные колкие замечания и подловить вулканца на противоречии – что угодно, только бы сделать вид, что это обычная беседа. Только бы не замечать мучительных пауз, которые становились всё длиннее, когда Спок подбирал слова, как с каждой фразой он замыкался в себе всё больше, как его лицо на мгновение становилось пустым, словно дом, который покинули все жильцы. Как очнувшись от забытья, он вздрагивал и смотрел на Маккоя, словно хотел спросить, что тот делает в его каюте.
В конце концов, стало очевидно, что если не попытаться что-нибудь предпринять, то до Вулкана они добраться не успеют.
Он вызвал Кирка, чтобы поговорить, и отлучился в лазарет, проверить как идут дела у его пациентов, а когда вернулся капитан, с порога огорошил его сообщением, что тому придётся провести всю дорогу в состоянии майндмелда со Споком.
– Значит, пусть объяснит ещё раз!
Но вместо Кирка вдруг заговорил Спок.
– Kash-nohv это сложно. Он всегда wuh'… Awek. – Спок поднял брови, словно удивившись словам, которые вылетали из его рта, затем сильно нахмурился и поднял растерянный взгляд, будто искал подсказки или подтверждения тому, что говорил. – Нужен k'war'ma'khon, – обессилено, утратив надежду быть понятым, закончил он.
– Ладно. – Маккой туго сглотнул. - Ты точно уверен, что сможешь провернуть этот фокус в таком виде?
Спок прямо посмотрел на него и медленно кивнул. Маккой повторил его жест, а потом ещё кивнул пару раз собственным мыслям.
– Давайте ещё раз: Спок соединяется со мной разумами, чтобы мой стал опорой для его, – насколько это вообще возможно для человека, – и так до самого Вулкана?
– Нужно uzhau. – Спок показал один палец, затем десять и ещё два.
– Один и двенадцать, нужно… – пробормотал Кирк. – Отдых? Перерыв раз в двенадцать часов?
– И как, дьявол тебя подери, ты до этого додумался? Это может означать всё, что угодно! Может это значит «виски, разбавленный один к двенадцати»?
– Не знаю точно, Боунс, но думаю, что я прав. Это просто… интуиция. Так я прав, Спок? – Тот кивнул. – Видишь? Сколько тебе надо, чтобы подготовится?
– Литр. Час. Неделя. Не знаю! Сорок минут. – Он резко взмахнул рукой и повернулся к двери.
– Тогда ждём тебя через сорок минут.
– Lesek, – раздалось ему в спину. Маккой криво усмехнулся: он понятия не имел, что это значило, но звучало чертовски похоже на «спасибо».
***
Маккой тронул датчики на своей груди, поёжился и натянул водолазку. Он не стал ничего объяснять доктору М’Бенга и остальному персоналу, кроме Кристины. И только потому, что требовалась её помощь. То, чему он научился в первые дни в Звёздном Флоте, – что-то всегда может пойти не так. Что-то всегда идёт не так. Особенно если дело касается ритуальных шаманских плясок остроухих гоблинов.
Он снова тронул датчики и убедился, что данные с трикодера поступают на монитор в лазарете без задержки. Кристина согласилась следить за ними, хотя идея почти безотрывно пялиться в экран двенадцать часов подряд её не слишком вдохновляла.
Пульс частил, а уровень норадреналин полз к верхней отметке.
Маккой не любил себе врать, и сейчас точно знал, что не просто волнуется, или растерян, или обеспокоен, нет. Ему было по-настоящему страшно. До дрожи в руках и слабости в коленях. Его пугала сама процедура, он не знал о ней ничего, кроме скудных сведений, что когда-то им выдал Спок, и он тогда почти и не слушал! А сейчас от того сложно было добиться какой-то связности. Он знал, что Кирк пытался использовать компьютер для перевода, но большинство слов ему были неизвестны, а те, что находились в базе данных, могли иметь от пяти до двадцати пяти разных значений. Но ещё больше Маккоя страшили возможные последствия.
Он знал, что Спок уже пытался использовать слияние разумов тогда, на Бета III, но сам почти ничего не помнил. Его личности тогда, по сути, и не было, она была полностью подавлена компьютером. Но даже так, даже если у него не осталось ни одного ясного воспоминания, внутри него сидел отголосок чувства; слабое, но отчётливое ощущение раскрывшейся бездны без дна. Этого было достаточно, чтобы понимать: вулканский разум – не место для оздоровительных прогулок.
Его бросало в холодный пот, стоило представить, что придётся иметь дело с разумом Спока, оголённым, беззащитным, и точно так же открыть ему собственное сознание. Ничего нельзя будет спрятать, укрыть, сохранить только для себя. Почти как секс. Только откровеннее, глубже, искреннее.
Определённо не то, чем он хотел бы заняться с кем-то, кого не может с уверенностью назвать хотя бы другом. Но у него был долг. Долг врача и человека, который никогда никому не отказывал в помощи, и не важно, что они непонятно кто: больше, чем коллеги, но меньше, чем друзья, – он бы сделал это для любого.
Хотелось выпить. Не напиться, но ощутить огненную горечь – на языке, жаром прокатившуюся по желудку.
Маккой третий раз коснулся датчиков и решительно вышел из лазарета.
***
Раз. Два. Три. Четыре.
Серый.
Раз. Два.
Взгляд срывается, соскальзывает, стекает, рвётся, падает, разбивается.
Раз. Два. Три.
Серые плиты.
Раз, два, три, четыре.
Серые грани.
Раз.
Плита, грань, тень.
Ступенька.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть-семь-восемьдевятьдесять.
Ступень, ещё ступень, ещё одна, ещё, вверх или вниз. Лестница. Серая лестница. Много ступенек, много, не может сосчитать. Зачем считать? Что считать? Ступени, лестница. Куда ведёт? Вверх, выше, высокий. Слишком высоко. Не упасть.
Взгляд, глаза, смотреть.
Он.
Он есть.
Он медленно закрыл глаза. Открыл. Закрыл. Ступени и лестницы, бесконечный серый. Ему нужно на него смотреть, это важно. Нужно смотреть, чтобы не упасть. Нет, чтобы держать, удержать, задержать, захватить, защитить.
Защитить.
Слова, разом все, что когда-либо были у него, хлынули потоком, затопили до самого дна, и он забарахтался в этом водовороте, хватая ртом несуществующий воздух. Потому что здесь не может быть воздуха, или воды, или его самого, ничего кроме слов. Колких и острых, готовых распороть на кусочки, мягких и круглых, нежных, громких, страшных, пустых, чужих. И он сам тоже слово, всего лишь слово, но очень важное слово, которое забыл и которое смертельно, отчаянно, безвыходно, безнадежно нужно вспомнить.
«Леонард».
Поток отступил. Одно слово. Он вцепился в него, схватил, сжал; слово бугрилось под ним, росло, пухло, рвалось.
«Леонард Маккой».
Вот кто он. Леонард Маккой, Лео, Боунс, доктор.
А над головой его бесконечная, изломаная серая лестница. Она тянется вверх, вниз, вправо и влево, над ним, за ним, под ним.
Лежать на ступеньках должно быть больно.
Маккой чуть слышно зашипел. Острые края ступеней врезались в поясницу, лопатки и шею, которых, конечно же, не существовало, как и всего остального, но от этого они почему-то не переставали болеть. Он со стоном и кряхтеньем сел, растирая спину одной рукой и пристально разглядывая другую. Розовато-бежевая кожа, сеточка линий, мелких складок и морщин. Пластинки ногтей с белой кромкой, чёрные волоски, вены. Он сжал ладонь в кулак: убедиться, что кожа привычно натянется и под костяшками проступят канатики жил.
По всему выходило, что его рука вполне себе существует. То же можно было сказать и о спине, судя по покалыванию. Он убедился в наличии ног, ощупал плечи, подбородок, уши, глаза и рот. Высунул язык и лизнул ладонь. Она была предсказуемо чуть солоноватой, в мелкой песчаной крошке. Открыл рот и произнёс:
– Раз?
Голос звучал глухо, словно с очень далёкого расстояния, и, кажется, ему послышалось, или это было эхо?
– Раз-раз, – сказал доктор Маккой. – Как слышно меня, приём?
Он замолк, по привычке ожидая ответа. Но никакого «Это Спок, слышу вас хорошо. Приём» не последовало.
Маккой вздохнул, потом ещё и ещё раз, просто чтобы убедиться. Затем осторожно поднялся на ноги, раз уж они у него всё-таки были. Его качнуло, перед глазами вспыхнуло несколько пятен, но всё быстро прошло, и тогда он наконец толком осмотрелся.
Всюду, куда хватало глаз, или того, что очень на них походило, были сплошные серые ступени; лестницы, ведущие в никуда, перетекающие одна в другую, сходящиеся под причудливыми углами. Они змеились, струились, скручивались друг с другом и растворялись. Словно кто-то расширил картину Эшера, сделав из трёх измерений – тридцать три, а затем смял этот рисунок.
– И что, предполагается, скажите на милость, я должен здесь делать?!
***
– …и тут это квочка лишайная мне и говорит: «Вы, Леонард, теорию знаете неплохо, видно, что учили, но вот повадки у вас как у костоправа, а ведь врач, зачастую, – последнее утешение для болящего». И влепила мне неуд, за ни за что, за недостаток сочувствия к симуляции! Да что б тебя!..
Маккой едва удержал равновесие, в очередной раз оступившись. После того как он убедился в своей вещественности и реальности, и простоял несколько минут, ожидая хоть чего-нибудь. Ему не пришло в голову ничего лучше, чем пойти куда-нибудь. И «куда-нибудь» было очень точным определением, потому что все лестницы были одинаковыми и никуда не вели или вели одновременно куда угодно, что в итоге всё равно было нигде.
Он не мог понять, помогает ли Споку или нет, должно ли всё вокруг выглядеть именно так, или это результат болезни, а потом пытался представить своё тело, настоящее тело, которое сидело сейчас в темноте, напротив вулканца, но ничего не выходило, потому что это тело, здесь, тоже было реальным. Оно чувствовало, болело и даже уставало. И Маккою начинало казаться, что вообще нет такой вещи как «реальность», и может быть, то, что он называет «реальностью» тоже происходит в голове какого-нибудь сверх-вулканца, метаразума.
И вот чтобы не забивать себе мозги такими конструкциями, он и рассказывал гипотетическому собеседнику всё, что приходило на ум.
Течение времени он отмечал только по утомлению в мышцах, которое говорило ему, что он бродит уже несколько часов. Хотя с равным успехом это могли быть и несколько минут, а мышцам просто посылается сигнал, что они устали.
Маккой потёр виски. Так думать было нельзя. Если, может быть, вроде бы, всё совсем не так, и то ли это бабочка, которой снится, что она человек, то ли это человек, которому снится, что он вулканец, то ли… Всё это думать было нельзя, потому что от таких мыслей не долго и сбрендить.
Его зовут Леонард Маккой, его настоящее тело находится в каюте на звездолете класса Галактика под названием Энтерпрайз. А его ментальное тело, которое ощущается и движется как настоящее, всё равно лишь проекция его сознания в разум инопланетянина. И на этом он будет стоять, пока не появится веских и осязаемых причин, чтобы изменить своё мнение.
Он сел на ступени и вытянул ноги, чтобы дать им отдохнуть. Пейзаж не изменился ни на йоту и уже изрядно поднадоел. Маккой постучал костяшками по плитам справа, потом встал, вытянулся и, подпрыгнув, мазнул по лестнице над головой. Стало интересно, что если он упадёт в просвет между лестницами? Будет ли он падать бесконечно? Или у этой конструкции всё-таки есть дно, как у той норы, в которую попала Алиса? Впрочем, интересно было не настолько, чтобы попытаться проверить.
Решив разнообразить прогулку, он поднялся вверх по лестнице, ведущей вниз, но не успел пройти и десятка ступеней, как плиты вздрогнули. Сначала Маккой подумал, что ему показалось, но через секунду мир тряхнуло уже отчётливей, раз, другой. Трясло всё сильнее, и он цеплялся за соседнюю лестницу, чтобы не рухнуть. По голове застучали мелкие камешки, вдруг послышался далёкий, лёгкий гул, затем шорох и шуршание, становившееся всё громче, к шуму добавился треск, с которым ломались лестницы.
– Что за чёрт?
Звук был такой, словно над головой у него проползала змея, цепляясь чешуёй за стены слишком узкого коридора. Маккой похолодел от мысли, что это вполне может быть и гигантская змея, откуда ему знать, что может водиться в головах у этих чёртовых параноиков? Раз есть лабиринт, должен быть и Минотавр.
Он задрал голову, как раз вовремя, чтобы увидеть, как здоровенная тёмная штуковина летит прямо в него. Маккой оттолкнулся, что было сил, и прыгнул на боковую лестницу, зацепился за её край и осознал, что лежит животом на ступенях. Недоверчиво поднявшись, он посмотрел на место, откуда прыгнул. Лестница была повёрнута не боком, а прямо перед ним, словно кто-то приклеил её к стене. В том месте, где он стоял, зиял овальный провал, сквозь который проглядывали другие лестницы.
Пока он безумно пялился на разлом, пляска земли медленно сходила на нет. Только сейчас он обратил внимание, что ступени слегка отличаются по цвету: те, что слева от дыры, были чуть светлее оттенком, чем те, что справа. Он посмотрел себе под ноги. Тон менялся так плавно, что это было незаметно. Поднявшись выше, он глянул вниз – или в ту сторону, которую можно было условно называть «низом». Разным был не только цвет, казалось, что чем дальше, тем старше становился камень: проглядывали щербинки, сколы и мелкие трещины. Он снова огляделся, но теперь гораздо пристальнее. Если верить тому, что удавалось увидеть на лестницах, повёрнутых к нему под самыми причудливыми углами, все они были устроены одинаково. То, что он для удобства определил как «низ» выглядело темнее и более изношенным, более старым, а то, что вело к «верху» – более молодым, новым.
Маккой двинулся вниз, решив, что раз старше, значит появились раньше всего, значит где-то там в глубине будет начало. Начало вулканского сознания, подумал он и захохотал. По всему выходило, что он буквально топчется кому-то по мозгам.
А ведь мама предупреждала, что если он не уймётся, то окажется в конечном итоге в какой-нибудь дыре. Маккой зафыркал от этих воспоминаний и прибавил шагу.
Закончилось всё неожиданно. Прямо на середине шага у него перехватило дыхание, словно разом кончился воздух, перед глазами ослепительно вспыхнуло, выбелив мир, а когда он проморгался от слёз, то уже был в каюте.
Несколько секунд он безотрывно смотрел в тёмные глаза Спока. Было в его взгляде нечто странное. Не бессмысленная пустота, но и не привычное сосредоточенное спокойствие, а затем Спок моргнул и всё пропало. Только после этого Маккой заметил, что в каюте, помимо них, ещё и Кристина, которая заканчивала вводить мышечный релаксант. Сам он об этом совсем забыл, и хорош был бы сейчас, валяясь на полу от боли в затёкшем от неподвижности теле.
– Как… – он был вынужден прокашляться и выпить воды, - Как вы?
– Гораздо лучше, доктор. Благодаря вам.
– Я ничего не делал. Там сложно что-то делать. – Маккой встал, размялся. Усталости, как ни странно, не было, не хотелось спать или есть. Голова была немного тяжелой, как после долгой смены, и зудело в выемке, сзади на шее, где она переходит в череп.
– Там? – Спок выгнул бровь.
Маккой выразительно постучал себя пальцем по лбу.
– Точно! У тебя там змей нет?
– Змей? – Теперь вверх поползли обе брови. – Земных рептилий?
– Я бы не удивился, если бы в том лабиринте завелась парочка.
– Доктор, то, что вы видели, – лишь иллюзия.
– Да, Спок, я это понимаю. – Маккой закатил глаза.
– Нет, я имею в виду, что понятия не имею, что именно вы видели или ощущали. Наши разумы слишком отличаются, чтобы слиться в настоящем майндмелде. То, что вы видели – отражение, удобная картинка, которую построило ваше сознание, чтобы понять моё. Все образы – это ваша собственная интерпретация того, что ваш разум видит в моём разуме. И только вы можете понять, что стоит за теми символами, которые ваше подсознание использует для трансформации.
– Отлично. То есть это вполне может быть змея.
***
Компьютер известил, что у него осталось пятнадцать минут. Маккой покатал печёную картошку по тарелке и отставил её в сторону. Не было никакой надежды впихнуть в себя ещё хотя бы кусок, даже если бы от этого зависела его жизнь. Столовая была забита под завязку, ему едва удалось найти свободный столик, но, к счастью, с разговорами никто не лез. Разве что иногда он ловил на себе косые взгляды. Чёртова консервная банка, ничего нельзя сохранить в секрете! Спасибо, что хотя бы в общем пространстве нет отдельной ветки обсуждения, что это так долго доктор делал в каюте первого помощника.
Ничего он там не делала. Ровным счётом. Таскался по лестницам, по чёртовым серым лестницам.
И это раздражало.
Да, конечно, сначала вся эта идея пугала его, пугала перспектива оказаться слишком близко к вулканцу, так что, по идее, ему бы радоваться, но почему-то вместо этого он чувствовал себя как ребёнок, которому посулили праздник, а отвезли на приём к дантисту. Он не хотел знать о Споке всё или разнюхать какие-то тайны. Но было бы неплохо узнать о нём хоть что-нибудь, ну, более личное. Только чтобы лучше его понимать. Ведь это важно – понимание в команде. Это повышает эффективность.
Ладно-ладно. Ему просто хочется чуть лучше понимать, что происходит в этой ушастой башке. Потому что было бы приятно довезти эту ушастую башку до окончания их миссии в целости и сохранности.
– Не лезет?
Кирк присел рядом. Чудесно быть капитаном – не надо беспокоиться о месте в столовой. Маккой проводил взглядом энсина, который сорвался из-за стола при приближении капитана.
– Не лезет. Вы закончили?
– Да. – Кирк помолчал, перекатывая по дну чашки остатки кофе. – Он снова начал сбиваться, путаться, и эти запинки и паузы… Будто солнце встало не с той стороны. Понимаешь?
Они никогда не говорили об этом, а может, и вообще не думали, но ясное сознание и здравый смысл Спока – то, на что они всегда полагались. Подспудная вера, что даже если мир начнёт разваливаться на куски, у них будет спокойная уверенность в логике и непоколебимый здравый смысл, на которые можно опереться. Хоть в обычной жизни они иногда и выводили из себя.
Он иронично усмехнулся и, глядя в глаза другу, кивнул.
***
Можно ли умереть в чужой голове, если ты лишь отражение образа человека, созданное для удобства перемещения в этой голове?
Самое время для подобных вопросов. Маккой скрипнул зубами. Лучше бы он подумал, где этому отражению образа человека найти силы, чтобы ещё немного подтянуться и вскарабкаться. Пальцы, которым он цеплялся за гладкий камень, почти онемели от усталости, и идея рухнуть в неизвестность будоражила воображение. Он прикрыл глаза, медленно вдохнул, убеждая себя, что всё получится.
Всё получится. У него хватит сил. И, резко выдохнув, рванулся вверх, втаскивая своё даром что ненастоящее тело на плиты.
Он быстро осваивался в этом странном месте и в этот раз, спустя какое-то время, уже наловчился перепрыгивать с одной лестницы на другую. Весь секрет был в том, чтобы правильно понять в какой плоскости окажешься, а то прыгнув направо можно было очутиться вверх тормашками или перпендикулярно тому месту, откуда прыгал. Но кто бы мог подумать, что лестница, в которую целишься, может обрушиться, едва коснешься её?
Чёртовы параноидальные гоблинские мозги.
Маккой разозлился ещё больше, поняв, что ему не хватает ругательств.
Он завозился, пытаясь удобнее устроиться на острых гранях. Тело слегка гудело от перенапряжения, а пальцы едва двигались. Закрыв глаза, он постарался расслабиться и отдохнуть.
– Капитану грозит профессиональная смерть, а вы тут сидите и играете в шахматы с компьютером?
– Совершенно верно.
– Мистер Спок, вы самый хладнокровный человек на свете!
– Спасибо, доктор.
Маккой резко сел. Что?.. Он не только слышал это, он это почувствовал! И это была… обида? На то, что кто-то мог подумать, будто судьба капитана безразлична Споку.
Это было чувство.
Маккой потёр виски. Конечно он допускал мысль, что Спок не настолько равнодушен, насколько хочет показать, но… Но… Это же была самая обычная, человеческая обида на несправедливые обвинения, чёрт подери!
Он с опаской провёл ладонью по ступени, смахнув несколько мелких камешков и песок, затем снова лёг. Спустя несколько минут сосредоточенного пыхтения стало ясно, что воспоминание не вернётся. Пришлось пройти немало, чтобы достаточно вымотаться, зато на этот раз видение проступило, стоило Маккою коснуться затылком холодного камня.
– Да, обстоятельства у нас не лучшие. Зато вы получили свой шанс.
– Шанс для чего?
– Покомандовать. Я знаю вас, мистер Спок, вы не говорите об этом вслух, но вы всегда считали, что логика – важнейшее качество для командира.
– Да, я приверженец логики.
– Для того чтобы отсюда выбраться, логики маловато.
– Возможно, доктор, но я не знаю лучшей отправной точки. Меня это не радует, и не огорчает. Логика просто есть, и в этой ситуации я буду руководствоваться ею.
Там должно было быть раздражение, даже злость, на землянина, который лезет под руку. Разве не логично? На месте Спока он бы почувствовал именно это. Его бы выводило из себя, что в сложной и напряженной ситуации к нему лезут с пустыми и однообразными разговорами.
Интересно, почему он не думал об этом раньше? Почему раньше ему не приходило на ум попробовать поставить себя на место Спока?
С другой стороны, он бы в любом случае не угадал. Потому что там не было никакого раздражения, даже слабого недовольства. Ничего, кроме желания быть понятым. И лёгкой растерянности оттого, что это в очередной раз не получилось.
Маккой сполз на три ступеньки ниже.
– Джентльмены, вернувшись за мной, вы, вероятно, потеряли и без того небольшие шансы на спасение. Логичнее было бы оставить меня там.
– Мистер Спок, позвольте мне сказать, что меня тошнит от вашей логики.
– Очень нелогично.
«Я знаю вас, мистер Спок», как же. Он несильно постучался затылком и медленно поднялся. Может быть, профессор Найс, эта старая развалюха, была немного права, когда провалила его на зачёте.
Ступени вздрогнули, наклонились и выгнулись, словно батут. Снова послышался нарастающий шорох, переходящий в гул и треск, но на этот раз – совсем рядом. Маккой вскочил на ноги, оглядываясь по сторонам. В прошлый раз он едва увернулся от… ну, чем бы это ни было.
Часть лестницы выше вдруг вспучилась и пошла пузырями, будто разъедаемая кислотой. В появившейся дыре мелькнуло что-то тёмное, почти чёрное, и не успел Маккой сделать и шага, как из пролома ввысь рванулась ветка.
Ветка. Преуменьшение века. Шириной в три человеческих обхвата, с тёмно-коричневой, багровой корой, изломанной, изрытой, рваной, словно швы. Вокруг ствола змеились сотни отростков, извивались, изгибались, вгрызаясь в камень с такой силой, что осколки разлетались как пули.
Маккой осознал, что пялится, открыв рот, как мальчишка на первом параде, а разлом тем временем добрался до его ботинок. И рванул вниз, не попадая по ступеням, перепрыгивая с лестницы на лестницу почти на удачу, молясь, чтобы следующий прыжок не вынес его прямо под хлёсткий удар ветки
Шум, рокот, грохот, свист. Звук становился всё громче, обтекал, обволакивал, словно кокон, и уже невозможно расслышать за ним даже собственного надсадного вздоха. Ступень, камень, неудачный прыжок – острая, до красных кругов, боль в лодыжке.
Можно ли умереть в чужой голове? Можно ли умереть, если ты сам – лишь мысль? Может ли у тебя срываться дыхание, гореть лёгкие и ныть сбитые колени, если ты только образ сознания?
Кажется, у него появился шанс найти ответ.
Ветка неслась с такой скоростью, что края её размывались, дрожали; так быстро, что он едва мог уловить движение, только новый разлом на месте гладкой поверхности плит. Маккой держал глаза открытыми, несмотря на песок и мелкую крошку, что сыпались сверху, словно закрыть глаза означало признать власть над собой, признать, что сдался перед разъярённым куском дерева.
Между ним и тёмным силуэтом вдруг проскочила молния, странного, тёмно-серебряного отсвета, и острый край просвистел в сантиметре от щеки, обдав жаром и запахом горелой плоти.
Маккоя вздёрнуло вверх, словно кто-то рванул его за плечи, и бросило точно в просвет между двумя обвалами. Он беспомощно взмахнул руками, схватив только пустоту. Сердце разгрома отдалялось так быстро, что через несколько секунд гигантское дерево превратилось в тень. Он внутренне сжался, приготовившись со всей силы упасть на ступени, но вместо этого неожиданно мягко спружинил, потом ещё и ещё, подскакивая всё меньше и наконец остался лежать.
Он покопался в голове, пытаясь отыскать там приличного бога, которому можно было вознести горячую благодарность, но не обнаружил ничего, кроме перечня симптомов тасканской лихорадки.
– Спасибо, – всё-таки произнёс он, ни к кому точно не обращаясь.
Ответом ему послужил тихий металлический перезвон.
Маккой медленно скосил глаза и уставился на существо, по всей видимости, и спасшее его.
Высокая, выше человека почти в два раза, фигура была покрыта зеркальной, похожей на ртуть, кожей, которая скользила и текла, переливалась, словно масляная плёнка на воде. Вместо лица был вытянутый, каплевидный белый овал, рассечённый крест-накрест. Края разреза чуть шевелились, будто лёгкая ткань на ветру. Длинная беспалая рука протянулась к Маккою и он едва сдержался, чтобы не отшатнуться, пока она, пульсируя, ощупывала воздух над ним. Оно издало тот тихий звук, показав в сторону.
Маккой осторожно сел, затем встал, едва доставая существу до пояса, и проследил за направлением жеста. Картина ничем не отличалась от того, что он уже видел. Они стояли на круглой площадке грязновато-серого цвета, как тротуар старого города. Там, куда показывало существо, камень был совсем тёмным, а выбоины в некоторых местах уже напоминали ямы-капканы для диких зверей.
– Что там? Центр?
Зеркальное существо резко наклонилось и приблизило своё лицо к Маккою, края разрыва почти касались его носа, и он не успел отдёрнуться, когда из щели вылетела бабочка, мазнув крыльями по лбу.
– Тебе совсем нечего сказать на прощание? – в голосе женщины ни намёка на упрёк, только горечь.
– Я достаточно чётко обозначил свою позицию. – Он очень старался скрыть детскую злость и обиду, но она знает, как надо слушать, чтобы услышать.
– Вы оба такие упрямые. – И снова – только лёгкая грусть и терпкая усталость.
Маккой почти видел их, видел чувства, разлитые в душном воздухе комнаты, а худощавому, сутулому вулканцу они непонятны. Ему они кажутся стеклянной крошкой, застрявшей в горле. Он попытался их сглотнуть, но так только хуже. Осколки разорвали плоть, и он боится, что его вырвет кровью.
Сухой ветер легко проходил сквозь силовое поле и через открытую дверь врывался внутрь. Ерошил страницы книги, старомодное земное развлечение, такое же нелогичное и бесполезное, как и всё остальное, – так казалось ему раньше. Так пытался воспитать его отец.
– Ну что ж. – Она хотела обнять его, но лишь подняла ладонь, расставив пальцы для приличествующего родительского поцелуя. Он соединил кончики и чуть склонил голову.
Она не может передать свои мысли по связи. Их тела никогда не были соединены пуповиной, она никогда не могла, даже на краткий миг, стать ему защитой, и он давно разучился искать у неё утешения.
– Ты всегда можешь вернуться, – сказала женщина, когда он отступил и подхватил сумку.
Он коротко кивнул, давая понять, что информация принята к сведению. Она вздохнула и убрала волосы, которые ветер настойчиво бросал в глаза.
– Мама. Я… – он на мгновение быстро прижал ладонь ко рту, словно заталкивая слова обратно, затем выпрямился и перехватил сумку, – …постараюсь писать.
Маккой пришел в себя, словно вынырнув со дна океана, жадно глотая воздух. Его трясло, внутренности скрутило в один холодный и скользкий комок, а кожа покрылась липким потом.
Он не хотел, не хотел этого, не хотел – так. Будто подслушал исповедь, будто украл, обманом выманил сокровенное, а затем растрепал всем как забавный анекдот; залапал жирными грязными пальцами чужую душу.
Поступил бы Спок так же? Стал бы он лезть в его тайники из… чего? Любопытства? Можно ли представить, что прямо сейчас он проделывает то же самое, потрошит его, Маккоя, память и разглядывает как дешевый фильм? Не просто разглядывает, проживает, влезает в его шкуру и ходит, по-хозяйски, как в своей?
– Грёбаные гоблинские мозги, – прохрипел Маккой по привычке.
Он кое-как распрямился и снова посмотрел на существо.
– Ну что уставился? Никогда не видел, как отражения сознания человека предаются самобичеванию на трезвую голову?
Края разреза на лице изогнулись, напомнив ехидную усмешку. Очень знакомую ехидную усмешку.
Перед глазами вспыхнуло, и, спустя мгновение, вместо белого овала напротив него было знакомое лицо. Кристина, по всей видимости, уже ушла, потому что тело не болело, а на столе лежал запасной шприц с миорелаксантом. Вместо Кристины рядом сидел Кирк.
– Ну ты даёшь, чёрт тебя дери. Я уже начал волноваться, – сказал он.
– Загулял, – прокаркал Маккой. – Спок?
– Всё в порядке, доктор, – отозвался тот. В его взгляде было что-то новое, чего раньше Маккой там не видел. Точнее, никогда не видел во взгляде, обращённом на себя.
Бережное внимание. Так Спок обычно смотрел на представителей неизвестных рас, которых только предстояло изучить, но которые уже восхищали его.
Под этим взглядом Маккою стало неловко, и он нарочно грубо сказал:
– Было бы всё в порядке, я бы здесь не торчал, а работал. Я вам доктор или Алиса в Зазеркалье? Тебе-то хорошо, а мне потом разбирайся с каракулями этого олуха М’Бенга и его «прогрессивными методами».
– Я приложу все силы, чтобы возместить вам ущерб, – необычно дружелюбно отозвался Спок.
Маккой посмотрел на него исподлобья, потирая зудящую, как и в прошлый раз, точку на шее. Обычно после такого тона Спок сам начинал лезть в бутылку, и по сложившимся правилам должен был ответить, что доктор М’Бенга – представитель расы, достаточно развитой, чтобы его стремление отказаться от традиционных бубнов и трещоток доктора Маккоя, было понятным. Или ещё как-нибудь завуалировано оскорбить его.
Зудящая точка на шее налилась огнём, словно к коже приложили раскаленную монету. Маккой надавил пальцами, разминая, но от этого жар брызнул в стороны и вверх, и теперь горел весь затылок. Он со стоном качнулся вперёд, ткнувшись лбом в стол и руки вулканца, которые тут же отдёрнулись. Горячая пульсирующая боль расползалась по всей голове.
«Что-то всегда идёт не так», успел подумать он.
Все дороги, часть 1/2
ОБЗОРЩИКУ
Название: Все дороги
Автор: Санастезис Нёкл
Бета: Cordy Laer
Пейринг: Спок/Маккой (TOS)
Жанр: пре-слэш/броманс
Рейтинг: PG (R, если вы вулканец : )
Размер: миди (~ 15 000 слов)
Таймлайн: сразу после 1.25 The Devil in the Dark. Упоминаются события 1.16 The Galileo Seven, 1.20 Court Martial, 1.21 The Return of the Archons.
Саммари: после общения с хортой у Спока возникают неожиданные проблемы. Бравый доктор берётся их разрешить. И оказывается...
Дисклаймер: nihil habeo, nihil timeo
Примечание: вулкано-английский словарь, для любопытных.
~ 7 000 слов
Название: Все дороги
Автор: Санастезис Нёкл
Бета: Cordy Laer
Пейринг: Спок/Маккой (TOS)
Жанр: пре-слэш/броманс
Рейтинг: PG (R, если вы вулканец : )
Размер: миди (~ 15 000 слов)
Таймлайн: сразу после 1.25 The Devil in the Dark. Упоминаются события 1.16 The Galileo Seven, 1.20 Court Martial, 1.21 The Return of the Archons.
Саммари: после общения с хортой у Спока возникают неожиданные проблемы. Бравый доктор берётся их разрешить. И оказывается...
Дисклаймер: nihil habeo, nihil timeo
Примечание: вулкано-английский словарь, для любопытных.
~ 7 000 слов